Юрий Александрович о профессии анестезиолога-реаниматолога

Врачи анестезиологи-реаниматологи не только укрощают боль: они в полном смысле отвечают за жизнь пациента на операционном столе. В условиях пандемии многие из этих специалистов оказались на переднем крае борьбы с COVID-19. Именно к ним попадают самые тяжелые больные, большинству из которых требуется искусственная вентиляция лёгких. 

Об этой трудной, ответственной, но потрясающе интересной профессии нам рассказал Юрий Александрович, проректор по послевузовскому дополнительному профессиональному образованию и региональному развитию здравоохранения, заведующим кафедрой анестезиологии, реаниматологии и неотложной педиатрии ФП и ДПО. 

– Юрий Станиславовович, вы закончили ЛПМИ в 1988 году. Чем вам запомнилась учеба? 

– Мне кажется, интересным было всё. В те годы учёба немного отличалась от того, что есть в наше время. Была субординатура, которая позволяла уже на шестом курсе обучаться специальности, которую ты выбрал. Таких субспециализаций было немного. В те годы у нас работал уникальный хирург Гирей Баиров, человек, который в 50-х годах вместе с коллегами из Москвы создавал хирургию новорожденных. Для этого требовалось развитие анестезиологии, поэтому как-то всё крутилось возле этих специальностей. 

– Почему вы выбрали специальность анестезиолога-реаниматолога? 

– На четвертом курсе я пошёл работать в реанимацию медбратом. Когда меня спрашивали: «кем ты собираешься быть?», я отвечал, что пока не решил, но точно знаю, что не буду анестезиологом-реаниматологом. Но постепенно всё поменялось, мне стало интересно погружаться в эту специальность. 

Студентов в субординатуру набирал в последующем мой учитель, в то время – доцент кафедры ортопедии с курсом хирургии и анестезиологии, Владимир Ильич Гордеев Человек легендарный, выдающийся педагог. Уже с 1965 года он занимался воспитанием трудных подростков и нас к этому привлек. И вот, ведя такую совместную деятельность – медицинскую и парамедицинскую, мы общались. И когда шёл отбор на первый курс в субординатуру, я выбрал анестезиологию. 

Учили нас хорошо. Любой выпускник группы, после окончания субординатуры мог под очень небольшим присмотром выполнить анестезиологическое обеспечение средних операций – как минимум. 

– Как вы думаете, хватает ли двух лет в ординатуре, чтобы освоить такую сложную специальность?  

–  Первая кафедра в СССР анестезиологии была организована в Военно-медицинской академии в 1957 году известным хирургом, академиком Петром Андреевичем Куприяновым. Была годичная интернатура и двухлетняя ординатура. Потом ординатура стала трехлетней, речь шла даже о пятилетней. Я думаю, что двухгодичной ординатуры для такой специальности, как анестезиология-реаниматология, в скором времени уже не хватит. Продолжительность обучения будет удлиняться. Это может быть и три, и четыре года, и даже пять лет.  

– Есть мнение, что анестезиология-реаниматология может разделиться на две отдельных специальности. Что вы об этом думаете? 

–  Наши западные коллеги уже давно пошли по такому пути. И у нас часть крупных стационаров эту специальность делят. Есть очень много субспециализаций: кардиоанестезиология, нейроанестезиология и другие. Если анестезиолог работает в крупном специализированном центре, он заточен под определённую проблему. Если же мы говорим о больницах первого уровня – это небольшие городские больницы, центральные районные больницы, то там анестезиолог-реаниматолог – специалист более широкого профиля. 

Словами моего учителя, анестезиология – это реаниматология на операционном столе. Анестезиолог обеспечивает проходимость дыхательных путей различными способами – используя ларингеальные маски, интубационные трубки. Он управляет жизненно-важными системами организма – дыханием, кровообращением. 

 Я понимаю, что рано или поздно, будут субспециализации, это такое эволюционное развитие. Но мой учитель, например, был против такого разделения. Он шутил, что самая тяжелая форма убийства специальности – это её расчленение на две. Но и он понимал, что рано или поздно разделение произойдет.

– В чём специфика работы с детьми?

–  Основное отличие ребёнка от взрослого, особенность детского организма как метаболического ответчика в частности в том, что потребление кислорода ребёнком в три раза превышает потребление кислорода у взрослого. Это обусловлено интенсивным темпом роста. Есть ещё очень много нюансов. В педиатрическом образовании совершенно незаметно, начиная с первого курса, очень дозировано и тонко преподаватели обучают всем этим особенностям. К шестому курсу студент все тонкости по всем направлениям хорошо понимает.

– Психологически с детьми работать сложнее? Вы ощущаете на себе это груз повышенной ответственности? 

– Практически каждый специалист – это взрослый человек, у которого есть дети или внуки, и он понимает, что к детям особое отношение, очень трепетное. Любой детский врач осознаёт, что на каком-то этапе он может ребёнку сделать больно, но это – чтобы избавить его от какой-то угрозы. Нужно сделать ребёнка своим союзником в лечебном процессе. Хороший анестезиолог умеет вовлечь ребёнка в процесс анестезии, дать ему возможность поучаствовать. Для этого есть определённые приёмы, которые используют коллеги во всём мире. В  практике появилось стойкое убеждение, что с ребёнком надо вести себя как со взрослым – нужно уходить от такого патерналистского отношения, ставящего ребёнка в положение человека, который от кого-то зависит, что-то кому-то должен.

– Одно время очень активно обсуждался вопрос стоит ли допускать родителей в реанимацию. Как вы к этому относитесь?

– Это очень сложный вопрос. Больше половины моей трудовой деятельности пришлось как раз на тот период, когда родителей было запрещено допускать в отделения реанимации. Затем ситуация стала меняться у меня на глазах.  В реанимацию нашего университета – в то время института – родителей к детям пускали всегда.  Для нас это не было проблемой. Всегда нужно найти время, чтобы родной человек подержал ребенка за руку – от этого всем легче. Каждый врач тоже родитель. Он может примерить на себя эту ситуацию и прекрасно понимает, как это важно.

Во взрослой реанимации все немного по-другому. Работая там, я видел разные реакции, когда приходилось сообщать людям о смерти близкого родственника.  Это огромный спектр – от горя до радости. Но такова жизнь.

– С появлением коронавирусной инфекции произошли серьезные изменения в вашей области медицины. Какие происходящие процессы повлияли на вашу работу?

– Происходящие изменения можно условно разделить на две группы. Первая — это организационно-административные мероприятия. Вторая — это изменение лечебной тактики.

Как раз анестезиологи-реаниматологи оказались на переднем крае борьбы с коронавирусной инфекцией при лечении тяжелых пациентов. Хотя, конечно, я хотел бы отметить и роль эпидемиологов, инфекционистов, пульмонологов, лаборантов и десятка других специальностей, которые крайне важны.

Мы, как университет, как специалисты разных направлений, приняли участие в издании методических рекомендаций по лечению COVID-19 у детей. Уже было 2 издания таких рекомендаций. Постоянно поступает новая информация, которая влечёт за собой изменение подходов к лечению.

Изначально было очевидно, что основные осложнения как у взрослых, так и у детей возникают со стороны дыхательной системы. Затем стало известно, что возникает коагулопатия, иными словами, тенденция к тромбообразованию. Это потребовало более широкого использования различных антикоагулянтов. К маю появилась информация о развитии так называемого мультисистемного воспалительного синдрома – это такая извращенная воспалительная реакция на вирусную инвазию. Это не обсуждалось широко, но изменило подход к терапии.

Например, в феврале 2020 года вышли международные рекомендации по лечению сепсиса, септического шока у детей и сепсис-индуцированной полиорганной недостаточности. В них было несколько скептическое отношение к гормональной терапии и к применению иммуноглобулинов. Доказательной базы не было, поэтому рекомендовалось их скорее не использовать, чем использовать. Но наработанный опыт по борьбе с коронавирусом показал, что есть место и иммуноглобулинам, и гормональным препаратам в лечении таких инфекций. 

Еще я хотел бы отметить, что, конечно же, у детей ситуация гораздо лучше, чем у взрослых. Ещё в начале эпидемии по данным, опубликованным нашими коллегами, мы знали, что смертность среди детей будет небольшой. И процент детей, попадающих в реанимацию, будет низким. Приблизительно 5% будет иметь тяжелую форму, и из них 0,5-2% будет иметь осложнения. Этому есть объяснение – особенности иммунной системы ребенка и отсутствие коморбибной патологии в большинстве случаев.

– Как вы думаете, мы теперь всегда будем жить в таком режиме?

– Конечно же, нет. Ясно, что ситуация будет побеждена. Но через какие-то количество лет – дай бог десятков или сотен – опять возникнет опасная инфекция. Человек не может жить без микроорганизмов. Это его естественная среда сосуществования. И никакие процессы в организме не происходят без микроорганизмов. Полностью от них избавиться невозможно.

– Сколько нам еще осталось мучиться по вашему мнению? 

– Опираясь на аналитику, которая у меня есть, я полагаю, что к поздней весне ситуация должна полностью успокоиться. По законам течения инфекционного процесса, иммунизация должна произойти – либо искусственным, либо естественным путем. Мы ждем вакцину. Часть людей переболели, зная об этом, часть – не зная. Задача сейчас в том, чтобы не дать вирусу одномоментно, в один период времени всех поразить. Нужно этот процесс растянуть. Поэтому самые элементарные меры профилактики, которые не требуют особых затрат, имеют под собой глубокую базу. Благодаря этим мерам можно с ситуацией справится.

– С появлением новой коронавирусной инфекции авторитет вашей специальности возрос?

– Авторитет нашей специальности всегда был высоким. За работу на переднем крае эпидемии многие врачи получили заслуженные награды. Список медиков, погибших во время эпидемии, велик. Но большинство коллег не дрогнули, никто не ушел

– Среди поступающих в ординатуру повысился конкурс на специальность анестезиология-реаниматология? 

– Если брать последние годы, то я вижу, что конкурс на специальность стабильно высокий. И последние лет семь он только возрастает. Какой- то определенный тренд в изменении мотивации поступающих появился. Заметно больше желающих стать инфекционистами. Но и анестезиологами-реаниматологами тоже, по-прежнему, многие хотят быть. Потому что люди понимают, что эта специальность всегда будет востребована. 

– Какие качества важны для человека, который выбрал для себя эту специальность?

 – Должна быть мотивация. Он должен хотеть и уметь работать в специальностях высокого риска, где нужно быстро принимать решения. Это такой определенный психофизиологический тип: в большей степени к нам идут холерики, нежели меланхолики. 

И важно отдавать себе отчёт, что, по крайней мере, в первые годы придется полностью отдаваться работе. Нужно также быть готовым постоянно учиться, так как непрерывно поступает много новой информации – и технической, и чисто медицинской. Это должен быть синтез гуманитария и технаря в одном лице.